Коллеги из «УНИВЕР Капитала», Дмитрий Александров и Константин Цехмистренко, о том, каким будем мир после глобального карантина. Не можем не поделиться.
Иллюстрация: unsplash.com
Кто-то понимает, что сейчас происходит, кто-то думает, что понимает, кто-то не понимает вовсе. Вне зависимости от того, к какой категории каждый себя относит, интригующий вопрос о том, каким будет мир после глобального карантина, не может оставить нас равнодушными.
При попытке дать ответ на этот вопрос, сразу же оказываешься на развилке: получится ли всё опять как всегда, или всё будет совершенно по-новому? Лично нам ближе первый вариант, прежде всего потому, что второй практически освобождает фантазию от всяких ограничений и прогноз оказывается в известной мере бессмысленным.
На самом деле, мы уже должны были привыкнуть к тому, что о принципиальных изменениях окружающего слышать приходилось слишком часто, для того чтобы это действительно было правдой. Только за последние 20 лет «мир сильно изменился после 11 сентября», стал другим после 2008 года, принеся «потерянное десятилетие» и совсем уже критично изменился конкретно для нас после 2014 года, лишив перспектив на «безвиз» и камамбера, ввергнув в «тотальную изоляцию» и «разорвав экономику в клочья». На поверку же оказывается, что после 2001 года мы просто увидели ускоренное расширение региональных конфликтов и перенесение практики африканских и латиноамериканских переворотов на Среднюю Азию, Ближний Восток и юг Европы. «Потерянное десятилетие» обернулось невиданным ралли американского фондового рынка и рекордно низкой стоимостью денег по обе стороны Атлантики. Продэмбарго привело в страну сыроделов из Италии и Франции, нашедших здесь оазис неудовлетворённого спроса вместо жестокой европейской конкуренции и регулирования, а в изоляции теперь оказались вообще все и везде, причём куда как более серьёзной.
При этом во всём мире бедные продолжают беднеть, а богатые богатеть, навес государственного и корпоративного долга становится угрожающим во всех основных валютных зонах и экономиках, а фондовые рынки живы только благодаря фактически уже прямому и неограниченному финансированию со стороны центробанков
Из всего перечисленного последнее, пожалуй, и вправду представляет из себя кое-что новое, да и то — относительно. Что действительно происходит впервые — так это практически синхронная, с точностью до месяца, и не обусловленная войной, приостановка экономической жизни, в той или иной степени и форме, по всему миру. Таким образом, не внося новых элементов, коронавирус выступил катализатором наметившихся ранее процессов.
Входим ли мы в новую экономическую реальность? Ставки центробанков во всём мире становятся всё ниже. В Японии они находятся возле нуля уже так много лет, что скоро вырастет поколение финансистов, не помнящих их другими. К Японии присоединяется еврозона и ФРС вплотную подошла к этому же. Объём госдолга, торгующегося с отрицательной доходностью, готов тестировать отметку в $20 трлн. Несмотря на то, что к такому парадоксу рынки пришли естественным путём, вследствие вынужденного снижения ключевых ставок регуляторами и бегства масс институциональных инвесторов в безрисковые активы, по сути это означает, что государства с высоким кредитным рейтингом формально могут уже не столько занимать деньги, сколько принимать их за небольшую плату на хранение. Следовательно, несмотря на растущие бюджетные дефициты, появляется возможность тратить возникающие от такой деятельности доходы. Что, если тотальный переход к отрицательным ставкам является не отклонением, а естественным развитием, «высшей и последней стадией» финансового капитализма? Тут интереснейшим образом смыкаются необычные рыночные эффекты и социалистические, на первый взгляд, идеи о безусловном гарантированном доходе для всех граждан: занимающее под отрицательную ставку государство может позволить себе гарантировать гражданам прожиточный минимум, позволяющий заниматься свободным творчеством, оставив базовое обеспечение экономики «приглашённым рабочим», искусственному интеллекту и умным роботам.
При этом бизнес по-прежнему может зарабатывать, причём даже на убыточных, зато социально значимых проектах: привлёк долг под −0,7%, инвестировал под −0,5%, в итоге заработал 0,2%. При этом люди получили деньги, государство получило налоги. Постоянное, пусть и медленное, снижение ключевой ставки позволяет зарабатывать и на облигациях с отрицательной доходностью, поскольку их цена на первом этапе после размещения растёт. Центробанкам достаточно выкупать их у держателей на расчётном максимуме (зная собственную траекторию снижения ставки, регулятору это сделать не трудно) и принимать на себя убытки при погашении по номиналу — пока критерий прибыльности не является для центробанков ключевым, это не проблема. Казалось бы, копи лишние деньги дома, не отдавая их банкам «под минус» и богатей, но постепенный отказ от наличных сделает невозможной хитрость с подобным пассивным заработком — электронные деньги поступают на счёт и сразу же начинают уменьшаться — на величину отрицательно ставки, причём она «более отрицательна», чем ключевая ставка госбанка соответствующей валютной зоны. Так что, деньги, пусть и в условиях поддерживающейся дезинфляции, придётся тратить. А правильно обработанная «биг дата» подскажет как это лучше сделать... А, может, сама и сделает... А потом индивидуально подобранными аргументами убедит, что так и нужно.
Это, конечно, может казаться утопией из варианта номер два, но, на самом деле, такое уже было 2000 лет назад: бесплатные термы, бесплатный хлеб и бесплатный Колизей. Может ли быть такая модель устойчивой? Конечно же нет, но её неустойчивости может хватить на десятки лет, а в прежней инкарнации хватило не на одну сотню. Интереснее другое предположение — капитал в условиях сверхнизких ставок утрачивает ценность и, также как когда-то капитал постепенно занял место феода, теперь место капитала окончательно займёт интеллектуальная собственность. Отсюда и страшилки про скорое расщепление образования на элитарное классическое и онлайновое и свободное «для всех» — доступ к новой главной ценности должен быть под контролем.
Впрочем, прежде чем всё это случится, гораздо более вероятным является другой вариант — новый 50-ти летний кондратьевский цикл, который сменит текущий. Всё, что мы видим, очень сильно напоминает картину 1968-1970 годов, за которыми последовали отмена золотого стандарта для американского доллара и резкий рост долларовой инфляции к 1980 году. Фактически, отказ от золотого обеспечения в тех условиях можно трактовать как форму скрытого дефолта и точно также сейчас мы слышим о предложениях селективного дефолта по американским казначейским облигациям, находящимся во владении Китая. Политическая подоплёка здесь понятна, но сам факт такого заявления был немыслим ещё пару лет назад. Арест активов недруга и средств на его счетах — да, но дефолт — никогда!
Поляризация обществ, синхронное замедление экономик, снижение доходов и спроса, подъём безработицы, рост протекционизма, торговых барьеров, сепаратизма и числа военных конфликтов — всё это тоже характерные признаки перехода и развития нисходящей стадии цикла, их мы наблюдаем сегодня и в ещё большей мере увидим, похоже, в ближайшие годы
Роль онлайна в социальной и экономической (да и любой другой) активности усиливается и нет причин для отката — экономия времени, пространства, ресурсов и снижение множества рисков, в том числе эпидемического, столь очевидны, что именно сейчас они, соединившись все вместе, могут переломить аргументы со стороны трудовой дисциплины и информационной безопасности, которые тормозили более активное внедрение «удалёнки» раньше. Действительно, сегодняшняя практика подтверждает, что практически любая компания может без существенной потери качества работы оставить в офисе 10% персонала, переведя всех остальных на онлайн, причём специально защищённые каналы нужны далеко не всем.
Офисам — удалёнка, производствам — переформатирование и роботизация с удалённым же управлением и контролем, гражданам — жизнь вне мегаполиса, потому что зачем? Правда, сети с трудом справляются уже сейчас, а это означает, что внедрение 5G должно получить ускорение.
С этим связано одно популярное опасение — за нами теперь ещё пристальнее следят, а права ещё сильнее ограничены. На самом деле — тоже ничего особенного и тоже не в первый раз. В средние века любой новый человек, прошедший мимо деревни, не оставался незамеченным и поимки по розыску занимали недели две-три из-за медленного передвижения и неторопливого ритма, а не столько по причине ограничений в способах получения сведений. Из некоторых мест достать не могли, но, согласно расхожей шутке, выдачи и сегодня нет из Лондона, как прежде — с Дона. Впрочем, можно и не забираться так далеко в прошлое: среди читающих эти строки наверняка есть немало тех, кто помнит, как летал в самолётах без строгого контроля багажа, с жидкостями и «колкостями», а половина салона могла спокойно курить. Практически все помнят, как проходили на международный рейс без снимания ботинок и ремней и уж конечно все помнят, как проносили на борт столько алкоголя из Duty-Free, сколько успели купить. После упомянутого уже выше 11 сентября, Патриотический акт ввёл невероятные вроде бы для свободолюбивых граждан нормы и на перелёты, и на контроль частной жизни, а потом по всему миру, по поводу и без, последовали дополнительные нововведения.
Сегодня основная часть неприемлемых раньше ограничений воспринимается как норма, а общества готовы делегировать правительствам право вводить дополнительные меры. Мы видим уже и увидим ещё яснее, как будет возникать запрос на мониторинг, запрос добровольный, сформированный искусственно или естественно. Не забудем, что заставить человека заполнить на себя анкету, а потом ежедневно обновлять её, делясь не только делами, своими и друзей, но и мыслями, можно двумя способами — не только с помощью приказа, но и с помощью весёлой и полезной социальной сети. Хорошая новость в том, что пока эффективность слежения (высока она или нет — не ясно) для тотальности контроля очевидно недостаточна.
Возможно, в большинстве стран восторжествует мысль о том, что медицина (как и образование) — это не бизнес, а сервис и функция, жизненно важные для государства, безусловный элемент долгосрочного устойчивого развития, измеряемый, как выясняется, либо фактическим отказом от безусловной ценности человеческой жизни, либо десятком процентов ВВП. Медицинский бизнес может быть элитарной надстройкой, но никак не базой для всех, потому что цель бизнеса — получение прибыли, а цель медицины — сохранение здоровья. Бизнес не будет держать гигантские резервные мощности, но эпидемические пики требуют их неизбежно. Современный медицинский бизнес формировался в период отсутствия пандемий в развитых странах и потому они даже не были заложены в модель. Так или иначе, за возможность быстрого развёртывания резервов кто-то должен платить, и если возложить это на бизнес, то платить будет только потребитель, причём значительная часть заплатить в итоге не сможет и останется за бортом.
Тем не менее, не будем строить иллюзий — какой бы ни была медицина, её борьба с болезнями будет, скорее всего, почти бесконечной и если не вторая волна коронавируса осенью, то что-то иное и гораздо более серьёзное может появиться через 10, 30 или 150 лет.
Ну и последнее. Несмотря на очевидное возведение барьеров и разворот прочь от тотальной глобализации с тотальным же и глубочайшим разделением труда, единый мир никуда не исчезнет. Просто теперь уже не только каждый макрорегион, но и каждое крупное государство захочет иметь возможность в жизненно важных областях иметь как минимум одну собственную замещающую технологию.
Мы спокойны за ЕС — ему не грозит распад, даже если вынуть из него скрепы в виде угрозы «русско-китайско-кубинского» проникновения: Брюссель действительно не занялся централизованным решением проблемы коронавируса, но он и не должен этого делать — его инструментарий на текущем этапе развития совершенно иной и не предназначен для этого, поэтому доминирующая роль национальных правительств здесь так же естественна, как и при выплате пенсий. Ограничение же перемещений и закрытие границ — обычное дело для любой крупной территории, будь то штаты или области внутри одной страны. Так что и евро не исчезнет, и повестка отношений ЕС с нами, Китаем или США (за которые мы тоже спокойны) вряд ли поменяется сильно. Деполяризующийся мир будет более удобен для политического креатива, но менее комфортен для уверенного планирования. Коронавирус, всё-таки, действительно, больше похож на ускоритель процессов, но он не меняет их направления. Так что вывод из всех размышлений смешанный — ничего особенно нового нас не ждёт, но очень похоже, что едва ли не самым спокойным и благоприятным временем во всеобщей истории было, несмотря на все сложности, романтичное и позитивистски-оптимистичное десятилетие конца 50-х — начала 60-х годов минувшего века, и мы будем удаляться от него всё дальше и в прямом, и в переносном смысле.
А пока — скорейшей всем отмены самоизоляции и успешного восстановления дел. Всё у нас получится!
